Виртуальная деструкция личности

Рассматривая процесс виртуальной деструкции личности, деструкции личности в интернет-сетях, мы исходим из постулата о взаимосвязи между формированием и развитием личности и развитием форм самопрезентации личности и форм коммуникации, потому что развитие личности сейчас невозможно в отрыве от коммуникативных технологий. На наш взгляд, существование личности в современном медиапространстве может характеризоваться двумя парадоксами. Это парадокс индивида и парадокс актуального момента.

Что такое парадокс индивида? Мы подразумеваем, что современная виртуальная среда (и культура в целом) предоставляет человеку такие формы обретения индивидуальности, в которых имплицирована тотальная деиндивидуализация. Итог: человек за счет сетей пытается обрести свою индивидуальность, но фактически ее лишается. Парадокс индивида мы раскрываем, анализируя четыре эффекта современных медиатехнологий.

Первый эффект – трансформация деятельности. Или, по-другому, иллюзия совместной деятельности в виртуальном пространстве. Деятельность в виртуальном пространстве отличается от деятельности в реальной среде. Она не характеризуется устойчивыми критериями и параметрами: человек, пребывая в некой виртуальной деятельности, в любой момент может переключиться на какую-то свою реальную актуальную среду. Например, он может прервать просмотр онлайн-лекции, чтобы параллельно сделать какие-то дела. Мы наблюдаем эффект негативной интерференции, ослабление смысловых и целевых установок индивида.

Второй эффект парадокса индивида – эффект подзорной трубы. Виртуальное пространство предлагает человеку взаимодействие с огромным количеством фрагментированных персонажей, каждый из которых виден ему словно в подзорную трубу. Получается некоторая мифологизация представлений каждого конкретного индивида об индивидах других. Человек в сети получает про других индивидов только ту информацию, которую те сами поставляют.

Происходит искаженное восприятие: человеку кажется, что другие (к примеру, его друзья из френдленты) ведут какую-то более интересную, насыщенную жизнь, что они более успешны, более привлекательны, ведь именно это они пытаются транслировать через социальные сети. С другой стороны, такой тип восприятия создает предпосылку для фрагментации идентичности. Происходит бесконечный процесс сопоставления и отождествления себя с чередой меняющихся персонажей, каждый из которых в сети не предстает как целостная личность. Возникает эффект размывания, фрагментации, иногда даже разрушения идентичности человека.

Следующий эффект – клиповое мышление. Размытость структуры виртуального пространства компенсируется его фрагментарностью, потому что информация в сети в основном представляется в краткой, сжатой форме. Субъект привыкает воспринимать и обрабатывать такие осколочные образы и компоненты информации, тем самым формируя и развивая у себя клиповое мышление. Например, пролистывая ленту в социальных сетях, мы бесконечно переключаемся на разные образы и фрагментарные тексты, перепрыгиваем с одного на другое и не можем развить свою мысль только в одном русле, она у нас постоянно флуктуирует и переключается.

Эффект клипового мышления связан с четвертым эффектом – выпадением из времени. Скроллинг ленты в соцсетях – это фактически ориентация на симультанный способ восприятия информации в ущерб сукцессивному. Симультанный способ – это когда мы схватываем целостные одномоментные образы, например небольшой текст и картинку. А сукцессивный – последовательный способ переработки информации, например, когда мы читаем «Войну и мир» Толстого или «Капитал» Маркса.

Короткий ролик или череду картинок воспринять, конечно же, гораздо проще, чем прочитать какой-то длинный трактат. Поэтому в сети потребитель информации перестает трудиться для ее восприятия, сообщения сами собой вливаются в него потоком, пользователь просто дрейфует вслед за этой информацией и, по утверждению Марселя Пруста, перестает совершать усилия во времени.

Это способствует тому, что человек перестает отождествлять себя с самим собой в разные временные промежутки, у него распадается его нарративная идентичность, его нарративное «я». Возникает эффект выпадения из времени, или, как мы еще называем, эффект временной дыры. Многие из нас не могут вспомнить, что происходило с ними на неделе или даже вчера, хотя они были все время чем-то заняты. Мы шутим, что современные пользователи фактически смотрят сквозь подзорную трубу во временную дыру.

Что в итоге с психологической точки зрения может чувствовать человек, который увяз в трясине социальных медиа? Происходит негативизация, или распад, образа собственного «я» и переоценка образов других людей, которые якобы успешнее, лучше, интереснее, круче и т.д. Этот перекос способствует активации дисфункциональных установок в мышлении человека, таких как оценочная зависимость, долженствование, что «я должен быть быстрее, выше, сильнее», сравнительная мотивация, что «я должен быть все время лучше других».

А это, на наш взгляд, способствует развитию двух глобальных проблем. Во-первых, это депрессивно-нарциссические переживания, которые выражаются в развитии и присутствии различных депрессивных синдромов, эмоциональной нестабильности, немотивированной агрессии, раздражительности, перепадов настроения, апатии, атрофии мотивации. Таким переживаниям особо подвержено молодое поколение.

Во-вторых, это проблема идентичности. Целый спектр проблем идентичности, который выражается фактически в непонимании себя человеком, непринятии собственного «я», потере чувства «я», утрате чувства «я» во времени. Человек перестает иметь возможность интегрировать свой опыт различных временных промежутков и внутренне раскалывается. Но поскольку этот процесс – достаточно непростой психологический механизм, обычный человек не может понять и сам себе объяснить, что с ним происходит, и продолжает страдать. На наш взгляд, это позволяет говорить о возникновении, как мы это назвали, феномена современной неклинической деперсонализации.

Деперсонализация – психиатрический концепт, диагноз, связанный с нарушением идентичности, потерей чувства собственного «я», ощущением, что «я какой-то не такой». Обычно это клиника, и достаточно тяжелая. Сейчас же даже среди условно здорового населения подобная проблема присутствует, но, поскольку такое состояние человека не дотягивает до клинических критериев, позволяющих поставить диагноз, мы это называем неклинической деперсонализацией.

Второй парадокс – парадокс актуального момента. Культура всегда предоставляет индивиду какие-то надындивидуальные формы для обретения себя. Но в культуре доцифровой у индивида было время и были возможности присвоить эти формы. Сейчас все иначе. Это парадокс времени.

Мы его формулируем так. У нас есть инструменты для того, чтобы включить прошлое в настоящее. В доцифровую эпоху таким универсальным инструментом было слово. Сейчас у нас есть облачные хранилища, видеозаписи, фотографии (причем на доступ к фотографии десятилетней давности нужно потратить столько же времени, сколько и к фотографии, например, вчерашней). Включение прошлого в настоящее, однако, оборачивается, с одной стороны, обесцениванием прошлого, а с другой – обесцениванием этого самого актуального момента, потому что если все превращается в актуальный момент, то актуальный момент превращается в ничто. Для прояснения данного парадокса мы и рассматриваем время как ключевой фактор формирования идентичности.

Время, по Канту, форма самосознания. Мы существа, которые приплюсовываются к самим себе во времени. Я сегодня, по сути, тот же человек, кем был вчера или двадцать лет назад. Время – это форма нарратива. И, что самое главное для нас в психологической теории деятельности, время – это форма произвольного акта.

Структура произвольного акта – это как раз формообразующая структура для нашего сознания. Человек сначала должен чего-то захотеть, запланировать, получить результат – это все во времени разворачивается. А потом еще сопоставить то, что получил, с тем, что хотел получить. Произвольность деятельности – это способность ее планировать и получать отсроченный результат. Что еще очень важно, это необходимость прилагать усилие, необходимость овладевать чем-то или преодолевать какое-то сопротивление. Ведь то, чем человек не овладевал с усилием, нигде и не откладывается.

Например, сейчас студент может подготовить реферат при помощи текстов, которые есть в интернете, а раньше он должен был сходить в библиотеку, заказать книгу. Мы как доцифровые существа формировались в условиях сукцессивной переработки информации, в условиях линейного времени, где есть прошлое, настоящее, будущее, где есть возможность прогнозирования и контроля, возможность произвольности. Соответственно, мы формировали собственное «я» как нарратив и можем быть представлены как развивающиеся личности.

А портрет личности в цифровую эпоху – это симультанная отработка информации и организации времени, на наш взгляд, в большей степени по законам пространства. Вообще, термин «виртуальное время» мало употребим, гораздо чаще говорят о виртуальном пространстве. Неспроста, потому что сеть – это в первую очередь пространственная структура, а не временная. В виртуальном мире пространство хотя и искажено, но все равно довлеет над временем. Все становится симультанным, одномоментным.

Есть два эффекта виртуального времени, которые мы представляем как парадокс. Первый – расширение актуального момента. Все превращается в «сейчас», и в то же время происходит обесценивание этого актуального момента. Второй – сужение актуального момента. Необходимость постоянных обновлений – это гонка за вечно ускользающим «сейчас». Актуальный момент, расширившись, превращается в точку. Если человек выложил в сети вчерашнюю фотографию, значит, он уже не успел, тем более если он выложил фотографию годичной давности. Такой вот парадокс.

Понятно, что можно говорить о формировании виртуальной идентичности, о каких-то новых формах идентичности, и тем не менее остается ключевой вопрос. Если структура произвольного акта, требующего сукцессивной переработки информации, является для нас центральной, формообразующей, то возможно ли сохранение этой структуры при виртуализации личности? Этот вопрос мы оставляем открытым.