Социальные механизмы дискурсивного воздействия: моральные паники

Если представить информацию как нервную систему современного мира, то из распространения неких знаков сложатся некоторые образцы высшего порядка. Эти образцы можно назвать идеологиями, ибо с них начинаются те действия, которые мы потом с удивлением наблюдаем в социуме и про которые начинаем гадать, откуда что взялось. Казалось бы, на пустом месте появляются нетипичные для нашей страны социальные практики, прививаемые молодому поколению. Аналитики из телевизора привычно начинают ругать социальные сети как источник зла, но с таким же успехом можно ругаться на телефон как проводник информации.

На протяжении последних пяти лет мы исследовали несколько маргинальных социальных групп, активизировавшихся в России (лесбиянки, феминистки, фриганы, сатанисты, исламисты и прочее), и обратили внимание на сходство источников их базовой литературы. Также явно совпадали приемы по привлечению новых последователей и даже некоторые лозунги.

Одним из базовых приемов привлечения и удержания неофитов под контролем для всех рассмотренных групп является особый язык, который сегментирует общество, служит средством идентификации и манипуляции. Если умножить такие особенности на технические мощности социальных сетей, то силу воздействия дискурса можно сравнить с атомным взрывом.

Давайте проследим информационную цепочку с начала до конца.

В начале социально-информационного импульса находится идеология. Которую необходимо распространить. Не хочется обижать никого из представителей упомянутых выше групп, но ни одна их идеология не была произведена в России – все они были импортированы из западных стран.

В русскоязычном интернет-пространстве происходит адаптация зарубежных идеологических моделей и средств социального проектирования к российским культурно-языковым практикам, и они передаются далее в социальные сети – на коллективный уровень – профильных групп.

Но координация профильных групп происходит не только за счет дискурса. Например, лесбо-феминистские группы имеют собственный скрытый чат модераторов и таким образом координируют свои действия.

Именно в группах в социальных сетях происходит лингвистическое проектирование (кодирование социальных моделей), которые потом достигают индивидуального сознания обычных пользователей. При этом затравкой, привлекающей молодежь, может быть что угодно: от совпадения взглядов на социум и родителей до сходства музыкальных вкусов.

Но один из основных привлекательных моментов – это простое объяснение происходящих жизненных сложностей и простые рекомендации. Обижают в школе, не обращают внимания представители противоположного пола? Просто ты – другой. «Ты – ….», и тут происходит стигматизация. Далее следует изоляция от привычного круга общения и привитие практик поведения, распространенных в данной субкультуре.

Наблюдается парадокс в среде социальных сетей: психологические модели, направленные на индивидуальное сознание, сочетаются с  массовыми принципами распространения.

Потому что после того, как идеологически заточенный информационный поток преломился на индивидуальном уроне, возникает резонанс и индивидуальные предсказуемые реакции сливаются в социальные действия (индивидуальные или коллективные).

Моральная паника является одним из мощнейших инструментов, которые используются для изменения и переформатирования групповых норм. Она описывается исследователями как явление, повторяющееся в жизни социума со второй половины XX века. Очевидно, что в XXI веке мы имеем дело уже с тщательно спланированным механизмом организации панических атак, где значимую роль играют люди, которых раньше было принято называть маргинальными. Это люди, не попадающие в тренд социальных норм, незаметные, сомневающиеся, отвергающие самих себя. Для запуска технологий атак таких людей в социуме должно быть больше, чем в обществе с устойчивыми ценностями. И их стало больше.

Можно привести в пример историю, которая произошла в 1960–1980-х годах в Америке. Это было время экономической дестабилизации, роста детской преступности, появления новых религиозных движений и молодежных субкультур.

Когда в 1983 году Джуди Джонсон забрала своего трехлетнего сына из детского сада МакМартин, она, по обыкновению, решила проверить его подгузники и обнаружила на них капельку крови. Женщина сильно испугалась и сразу же позвонила в полицию. В полиции она заявила, что над ее ребенком произвели сатанинское ритуальное насилие. Далее женщина обратилась за психологической экспертизой, где было доказано, что сатанинское ритуальное насилие действительно имело место. Однако к 1986 году почти все фигуранты дела МакМартин были оправданы.

Подобные кейсы повторились в других городах и штатах Америки. Различные социальные группы – культурные феминистки, фундаменталисты, антикультисты и другие – объединились и, сыграв на ценности детской жизни, мобилизовали большое число родителей против сотрудников детских садов. Во время судебных разбирательств пострадали не только сами сотрудники детских садов, пострадали даже члены их семей.

В российской и мировой истории подобные случаи возникновения моральных паник не были единичными. Наиболее известный – охота на ведьм. Моральные паники формируются достаточно нетривиальным образом, поскольку в них задействуют незаметных людей. Под термином «незаметные» подразумеваются акторы, которые прячутся от всего общества.

Такое поведение может быть обусловлено разными причинами. Иногда так поступает подросток, у которого проблемы с социализацией – гендерная идентичность у него только устанавливается, поэтому он просто ищет убежища. Но это бывает и во взрослом возрасте, например, когда человек переезжает на новое место жительства и ему необходимо формировать там сети контактов либо произошел какой-то сложный конфликт в семье.

Моральные паники задействуют примордиальные легенды и сказания, а затем оборачивают их в легальные политические фреймы. Незаметные люди заражаются этим вирусом и начинают его разносить.

Почему я этим занимаюсь? Почему исследую поведение незаметных людей? Я заинтересовалась людьми, которые по каким-либо причинам выключаются из коммуникации, достаточно давно, возможно, еще в школе. Мне было интересно: почему к людям, которые сидят на последней парте, не обращаются за помощью, с ними не разговаривают?

Прошлый год мы посвятили изучению такого явления, как лесбийский феминизм. Это идеология, которая сейчас достаточно сильно присутствует во ВКонтакте – наблюдается больше трехсот таких сообществ. Что из себя представляет эта идеология? Она проблематизирует нормальные гетеросексуальные отношения. Она говорит о том, что женщины, которые живут с мужчинами в браке либо сожительствуют, на самом деле потворствуют патриархату. Они не понимают, что на самом деле ими манипулируют. И только в моменты стресса эти поведенческие искажения показывают, что действительно с ними происходит манипуляция, и это приводит к лесбийскому феминизму.

Нами было проведено обширное исследование лесбийско-феминистского дискурса в социальных сетях и получено двадцать глубинных интервью. Побочным результатом этих интервью стало заполнение характеристик респонденток, среди которых девятнадцать, как оказалось, имели социальные и/или психологические проблемы – вплоть до получения соответствующей медикаментозной помощи.

В отличие от социальных сетей, где выстраивается гладкое идеологическое обоснование, почему предлагаемый новый мир является более справедливым и счастливым, переход в него каждого нового адепта сопровождается множеством внутренних сомнений, вопросов, социальных проблем.

Например, Вероника живет в небольшом городе, к лесбийскому феминизму пришла примерно в 13 лет. Тогда девочке нечего было делать, и единственным источником общения для нее стал компьютер, социальные сети. Она понимала, что у большинства ее подруг уже есть молодые люди, а у нее как-то не получается завести отношения с противоположным полом. Родители в разводе, она живет с отцом, и единственным местом, где она нашла ответ на свой вопрос, почему у нее не получается найти себе молодого человека, был интернет. Так она решила, что она, наверное, лесбиянка, да еще и лесбиянка-феминистка, и искать молодого человека ей совершенно не нужно и бесполезно. Девочку не понимают в семье. Ее одноклассницы угрожали ей физической расправой. И получается, что коммуникацию она может найти только в социальных сетях.

Любови 26 лет, она повар, живет в Подмосковье, сбежала от своей семьи. Выглядит как мужчина. Она скрывает свою гендерную идентичность от работодателя и говорит, что в принципе ей удалось избежать насилия в семье, поскольку она воспитывалась как сын. У женщины мать находится в психдиспансере. Сама она считает, что через несколько лет в России произойдет межполовая борьба, она будет на стороне женщин, будет защищать их интересы. Все новости Любовь узнает из социальных сетей, а некоторые из них ей истолковывают ее партнерши.

В обоих случаях девушек буквально поймали в ситуациях, когда они были дезориентированы. В первом случае это был стресс, второй случай – это просто потерянный ребенок, которому не к кому было обратиться. У меня возникает потребность понять, как происходит вовлечение незаметных людей, каким-то образом помочь этим людям.

Ведь, попадая в подобные сообщества, они на самом деле не находят новых друзей, новых коллег, новых знакомых. Они просто становятся зависимыми от различного рода ресурсов. Их сначала «очищают» от прежних социальных норм и связей, дают выплеснуть агрессию, а затем заряжают новыми идеями.

Слишком большое количество обыденных жизненных ситуаций в современном мире ведет к моральным паникам, потому что незаметный человек вовлекается в сферу распространения вирусов подобного рода. Он берет один лозунг, который кажется ему правильным или является простым ответом на его сложную жизненную ситуацию, и начинает его поддерживать и распространять, чувствуя собственную значимость и влияние.

Но бывшему незаметному человеку невдомек, что за одним, казалось бы, бесспорным, лозунгом паровозиком тянутся более конкретные и сомнительные тезисы. Но, принимая одно, он вынужден принять и все остальное.

Вспомним описание нашей выборки респондентов – у каждой были серьезные социальные проблемы в семье, на месте учебы или работы. Поэтому социальное окружение – одно из существенных условий, станет ли человек носителем вируса моральных паник и прочих манипуляций или сможет их избежать.

Мы должны работать над локальными институтами, которые позволяют выстроить грамотную стратегию для ребенка, находящегося в стадии выбора своего социального и профессионального пути. Такая локальная работа позволит ему получить то эмоциональное тепло, которого зачастую не хватает в семье, даст возможность четче определить круг общения. Мы продолжим свои исследования, продолжим изучать механизмы социального воздействия через дискурс и процессы вовлечения в них людей. И надеемся, что сможем предложить какие-то решения для того, чтобы защитить людей от этого вируса.

Помимо общих рекомендаций, можно предложить структуру анализа информационного манипулирования, которой мы придерживаемся в научных исследованиях, но этот подход можно использовать и в повседневной жизни.

Сначала нужно провести акторный анализ и выявить: кто является целевой аудиторией какого-либо сообщения, кто является организатором информационной кампании, кто окажется выгодоприобретателем, а кто – возможной пострадавшей стороной? Потом понять, какие манипулятивные приемы зашиты в тот или иной текст. И, наконец, самое главное – каковы стратегические цели этой кампании.

Бывает ли «безобидная» информация? Каждый человек должен понимать, что ежедневно мы находимся в токсичной информационной среде. Для выживания нужно ставить постоянные фильтры – понимать, насколько информация важна вам и вашей семье, как она может отразиться на повседневной жизни сейчас или в будущем. Тогда очень многие паразитические потоки «из жизни звезд», пожирающие время вашей жизни, отпадут сами собой, и вы сможете занять его общением с близкими.